Читаем без скачивания За стеклом [Коламбия-роуд] - Мет Уаймен

С лица Павлова вмиг слетело всякое подобие улыбки, он таращился на меня в наступившем молчании. Наконец-то они оба ко мне прислушались, и теперь я могла пересказать им свое «Руководство для девушек: как совершить преступление и не быть пойманной». Холодная, нарочито твердая просьба выдать мне всю наличку. Никакого преступного прошлого, никаких записок с угрозами, никаких клоунских масок. Сплошные обаяние и вежливость. Когда Слим меня выслушал, то сперва оглянулся на моего брата, потом уставился на меня.

— А как насчет огневой мощи? Нужно же что-то сунуть им в торец?

— Тоже мне, ковбой нашелся, — фыркнул Павлов. — Дружище, ты английский джентльмен, а не американский гангстер.

— Не придирайся.

— Ты вырос в каменном мешке. Так что какая уж тут стрельба с колес. Как там у них принято разворачиваться в три приема — до того, как идти на кассу, или уже после?

Подняв на Павлова холодный взгляд, я заявила, что оружия не будет и в помине. Но не потому, что не знаю, где его взять, а потому, что оно не понадобится.

— Мы имеем дело с жителями глубинки. Сомневаюсь, что мне даже придется повысить голос, прежде чем я получу то, что мне нужно.

— А мы? Что нам делать, пока ты грабишь банк? Сидеть дома? Хорошенько прибраться к твоему возвращению? — негодовал Слим.

— Да уж, — хмуро прошептал Павлов.

— Слим, я уже все решила. С первыми лучами зари я отправляюсь прочь из Лондона, чтобы поискать подходящий банк.

— Тут все дело в гордости, — сказал он. — В моей мужской гордости.

Иначе говоря, он сам должен проделать всю работу, даже если согласится играть по моим правилам.

— Ты — моя девушка, и меня это беспокоит. Ты сошла с ума и, кажется, поступишь по-своему, как бы я тебя ни отговаривал. Но я не найду себе места, если ты одна отправишься на грабеж и не вернешься. Вот почему я считаю все дальнейшие разговоры бессмысленными. Вопрос закрыт. Завтра утром я сам поеду и найду подходящий банк.

Я уже собралась было в ответ на эту тираду напомнить Слиму, что я свободный человек и могу делать все, что захочу, но он закончил тем, что подмигнул. Черт возьми, он подмигнул мне, и мы оба расплылись в глупейших улыбочках.

— Кстати, — сказала я, — я не ослышалась? Ты назвал меня своей девушкой?

— Может, и назвал. — Слим ухватил себя за локти, неожиданно смутившись. — Это плохо?

— Нет, если этим ты надеялся умаслить меня и сделать все по-своему. Но имей в виду, за рулем буду сидеть я. Нельзя грабить банк и прогревать мотор одновременно. Так не делается. Кому-то придется ждать, пока ты не запрыгнешь на заднее сиденье с наживой. — Дальнейшие препирательства я пресекла, добавив: — Если только ты не боишься доверить мне баранку.

В ответ Слим пожал плечами, но затем уловил юмор и простер ко мне руки. Я шагнула в пространство между нами и позволила притянуть себя еще ближе.

— Возьмите себя в руки, ребятки, — донесся с порога язвительный голос. — Вы обсуждаете будущее преступление так, словно оно абсолютно реально.

Мы обернулись к Павлову, он один из нас еще улыбался.

— Это ведь шутка, верно? Вы двое меня разыгрываете. — Немного помолчав, Павлов с унынием в голосе обратился к приятелю: — Грабеж не игрушки, Слим. У каждого из нас не по три жизни. За такое дерьмо тебя отправят прямо за решетку. Проведешь десять лет за стеной тюряги, деля камеру с сумасшедшим качком, который отжимается двести пятьдесят раз и любит, когда его называют «Сью», ясно тебе? — Голос моего брата дрогнул, он взял слишком высокую ноту. — Я боюсь тюрьмы.

— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросил Слим. — Что не участвуешь в деле?

Павлов побледнел и напрягся. Уперев в нас указательный палец, он поводил вниз-вверх, словно к жесту должны были прилагаться еще какие-то слова, но потом сдался и просто сказал:

— Только чур я не поеду на заднем сиденье, ладно? Меня там укачивает.

Вот так и вышло, что сегодня мы с братом заняли два передних кресла в «жуке», стоящем напротив банка, а теперь оба, совершенно выбитые из колеи, сидели здесь и обменивались колкостями.

— Хотя бы раз в жизни, Павлов, ты можешь потерпеть?

— Если б мог…

— Оглянись вокруг, — посоветовала я. — Нигде поблизости ты не сможешь отлить. Мы довольно далеко от Лондона, и здесь нельзя просто помочиться на мостовую. В здешних краях другие стандарты поведения на улице.

Павлов ткнул пальцем в стекло.

— Мне кажется, что в той чайной найдется уборная.

Уже одна только необходимость выслушивать все это довела содержание адреналина в моей крови до предельно допустимой концентрации. Я обеими руками ухватилась за рулевое колесо и глядела, как белеет кожа на костяшках.

— Слушай, — взмолился Павлов, — они только что открылись.

— Может, заодно раздобудешь там чего-нибудь горячего? — Я глядела на двери банка, стараясь не моргать. Под залпом сарказма притаилась молитва о том, чтобы Слим вернулся целым и невредимым. — Прихвати своему соседу булочку, он будет тронут заботой.

Краем глаза я уловила шевеление на пассажирском сиденье. Павлов повернул голову.

— У тебя найдется немного денег?

— Боже, Павлов, за ними-то мы и приехали!

Мой брат обмяк на сиденье и забарабанил пальцами по приборной доске, в оба глаза следя за моим лицом.

— Ну, — произнес он наконец, — скажи мне — ту вас и правда любовь?

— Чего?

— У тебя со Слимом. Ведь только любви под силу заставить двух здравомыслящих людей временно утратить чувство реальности.

— Павлов, давай поговорим про любовь в другой раз.

— Любовь вдохновляет мужчин, но я больше привык к сюжетам в духе Кейт Уинслет [10]. Ограбление банка для меня нечто новенькое. Хотя когда любовь зажигает сердце и все вокруг летит в тартарары, некоторым, наверное, действительно может показаться, будто весь мир готов упасть к их ногам.

— Сказала ведь, в другой раз! Слушай, как можно быть таким циником и одновременно вести эту твою колонку?

— Люблю черный юмор, — пояснил брат. — Поживешь с мое, тоже будешь его ценить. Значит, я ошибаюсь?

— Сейчас не время задавать подобные вопросы — вот и все, что я сказала.

— То есть я так понимаю, ты его не любишь?

— Даже если и люблю, — сказала я, — то Слим узнает об этом первым.

Павлов сощурился. Пальцы забарабанили чуть быстрее, подсказывая, что на сей раз я не смогу смутить его испытующим взглядом.

— Ладно, — сдалась я. — Наверное, люблю.

— То есть как «наверное»?

Сквозь летящие капли дождя я увидела, как на противоположной стороне улицы распахнулась дверь банка и оттуда выбежал Слим, с прижатой к груди сумкой и выражением угрюмой сосредоточенности на лице. Оно чуть смягчилось, стоило ему поймать мой взгляд. Я инстинктивно потянулась к ключу зажигания, приведенная в чувство его благополучным возвращением и тем, какую четкость обрело вдруг все окружающее. Значит, я и вправду его люблю?

— Без всяких «наверное», — подтвердила я, заведя машину со второй попытки, и повернулась к Павлову: — Впусти его и пристегни ремень. И держи язык за зубами.

Обратно мы ехали без музыки. Только нескончаемый писк «дворников»: протяжный стон — туда, скрежет — обратно. Перед выездом на трассу мы останавливались дважды: один раз, чтобы Павлов мог помочиться в кустах, и второй, когда Слим постановил, что им нужно поменяться местами. Слишком велико было искушение стукнуть по маячившему впереди затылку.

— Мы что, не можем просто забыть обо всем? — упрашивала я, вновь отъезжая от обочины.

— Меня уговаривать не надо, — сказал Слим, ткнув большим пальцем через плечо. — Скажи это ему.

— Кукла из «Маппет-шоу» [11] — и та справилась бы лучше, — донесся голос с заднего сиденья. — С другой стороны, мне легко говорить, я ведь не рисковал своей шкурой.

— По-твоему, это похоже на комплимент, Павлов? — Я подрегулировала сиденье, пытаясь сделать поездку чуть более сносной. Как и болтовня моего брата, шоссе казалось бесконечным. Беспросветный пейзаж вымокших под дождем топких кочек и устрашающе темное небо над ними. Время от времени я поглядывала на Слима: вот человек, виновный в том, что я направляюсь домой с удвоенным грузом мыслей в голове.

— Ребята, — произнес мой брат после короткой паузы, — у вас будут неприятности, если я так и останусь сидеть сзади. Мне уже что-то нехорошо.

— Хрена с два, — прорычал Слим. — Сиди, где сидишь. С глаз долой — из сердца вон.

Пятьсот ярдов тишины и покоя, но затем Павлов не вытерпел и назвал Слима слюнтяем. Произнесенное вполголоса слово почти заглушил скрежет «дворников», но этого хватило, чтобы Слим подпрыгнул на сиденье, развернулся и принялся орать:

— Я не промочил штанишки, ясно? Чего мне было бояться, двух клерков пенсионного возраста?